- Дорогая, ты видишь, я тебе моргаю?
«И то правда, моргает. Не поворачивает, не выходит из машины. Мы едем куда-то в другое место? С удовольствием – здесь так кухней пахнет».
- Нет-нет, не выходи. Сейчас я приду к тебе.
Припарковался. Вышел. Ступил на высокий помост летней площадки. Бархатный пиджак. Темная рубашка с узорами. Улыбка. Мягкий взгляд. Распростертые объятия.
Он обнял её и прижал к себе. Продолжительные объятия. Вся её враждебность, вся оборона была спешена. Ещё одни продолжительные объятия.
- Столько радости? – спросила она обескуражено.
- Да. Я рад. Пойдём внутрь, я тебя кормить буду.
- Да я не голодная…
- Ну, ну… А ты будто выросла?
- В какую сторону?
- В высоту. Нет?
- Да нет. Такая же.
Она хотела сесть в первом же зале, где уже были люди, но был приглушен свет, и всё было в коричнево-серых тонах. Но он повёл дальше, за столик у песочного цвета стены, в зале был лишь официант. Он ждал, пока она расстегнёт все ремешки на куртке.
- Сейчас, я распакуюсь. – Она нервничала. Его поведение совершенно выбивалось из логики последних разговоров. Она готовилась совершенно к другому приёму. Но что за напор, что за прыть? Откуда столько теплоты?
Пока официант нёс меню, её собеседник положил обе руки ладонями вверх на стол, желая держать её руку. Она отказывалась.
- Что ты будешь?
- Я не особо голодна. Какой-нибудь салатик, наверное.
- Расскажите, что у вас есть, - обратился он к официанту.
Пока тот перечислял, она бессмысленно переворачивала страницы меню, одинаково не понимая, что говорит мальчик, и что написано на страницах. Нужно было поскорее справиться с заказом, определение которого обычно забирало у неё много времени. Нелёгкая задача.
- А давайте «Греческий». – Она захлопнула меню.
- Нет! – запротестовал Пётр. На его вкус это было слишком просто. Он настаивал на чём-то итальянском. Мещанство.
- Я люблю, - настояла она.
- Вино за встречу? Белое или красное?
- Красное.
Себе взял фреш.
- А Вы?
- Я же за рулём.
Да, точно, он же был за рулём.
Подумаешь!
Официант удалился, и Пётр снова пожелал держать её руку. Она уступила. Она была совершенно сбита с толку.
Его подобострастный взгляд добавлял неловкости. Смотрит и молчит. Неужели ей придётся вести разговор? Она ехала к интересному собеседнику, а тот умолк в восхищении. Нет, это не интересно.
- Как Вы тут жили…
- Хорошо…
- … без меня?
- Ой плохо…
Она рассмеялась. Расспрашивала о предстоящем проекте. Он, в отличие от своего друга-художника, был разговорчивее и пустился в эмоциональное описание.
- Я оргазмирую от своей работы.
Её дёрнуло от выбранного им глагола. Она невнятно выразила свою радость за него, когда он пустился в опасные рассуждения.
- Нам же, мужикам, [вот уж никогда не применила бы она это слово к нему] что – только работа остаётся. Мы же не можем рожать. Рожать могут только женщины, у них высшее предназначение. Нам же приходится искать себя в работе, здесь мы реализуемся. Для женщины же главное – материнство…
- То есть, Вы считаете, что женщина не может реализоваться в работе?
- Но это не главное. Нет, ну может, но это второстепенное. Она реализуется через своё высокое предназначение…
Он продолжал. У неё не было ни сил (её рука всё ещё была в его), ни желания вступать в дискуссию. Она мысленно разводила руками и думала: «Вот те на. Хорошо, что мы это сразу выяснили».
Разговор снова вернулся к его работе.
- … он писал сценарии для Мастрояни, Тарковского…
- Вам нравятся фильмы Тарковского?
- Да, очень. А тебе?
- Я их не смотрела. Они какие-то…
- Ну, они не простые.
- Недавно у нас было мероприятие, посвящённое ему. Приехала его сестра, показывали все его фильмы. А я была на концерте, где исполнялась музыка из его фильмов, та, которую он любил…
- Да, он использовал произведения Баха, Шнитке…
- Шнитке. Я недавно была в филармонии. Играли в том числе Шнитке… Ой…
- Не поняла, - сочувственно и снисходительно произнёс он.
- Просто у меня другие вкусы.
- У тебя есть музыкальное образование?
- Нет, как такового… я не оканчивала…но…
- Но?
- Я два года играла на флейте и год на фортепиано.
- О, это что-то Ты очень гармоничная девушка.
И снова этот взгляд.
Он говорил о том, как любит Италию, как много ездил туда. И ведь она когда-то там бывала. Но так давно… Она рассказывала свои впечатления о Юсуповском, говорила, как хотела бы быть Юсуповой и иметь такую библиотеку.
- О-о, ты любишь книги. Если раньше я был ранен, то теперь убит наповал.
Предлагал проспонсировать её приезд 19 числа, когда открывалась его выставка. Она отказывалась.
- Ты водишь машину? Давай сегодня покатаемся по городу.
- Вы хотите, чтоб я Вам машину разбила?
- Почему же… А где ты остановилась?
Она сказала.
- Послушай, давай я сниму для тебя номер в отеле. На Невском, давай. Всё-таки, когда живёшь у кого-то, нужно приходить в определённое время, это неудобства…
- Да нет. Спасибо, конечно.
- Давай. На Невском. Будешь приходить, когда захочешь, в центре.
- Я не люблю Невский.
Он убеждал. Тогда она пустилась в длительные объяснения, почему это «неудобно». Он слушал и грустнел.
Разговор вышел на её любовь к Питеру.
- Любишь Питер?
- Да, – в голосе появились тёплые нотки.
- А ты бы переехала жить в Питер?
- Нет.
- А если б предложили?
- Неа.
- Почему? Климат холодный?
- Нет. Менталитет не тот. Я хоть и не отношу петербуржцев к россиянам…
Он немо отвёл взгляд в сторону.
- Так что, мне придётся переезжать в Киев?
- Да.
- А как же Эрмитаж?
- Ну ладно, будете сюда ездить. Вы же в Москву ездите.
- Но бабло-то в Москве!
Вот так всё непросто. Кстати, о бабле. Он не знал. Ему, возможно, придётся уехать этим вечером в Москву… . Не-знать-что-будет-этим-вечером – это такое состояние, присущее некоторым людям, с которым они ничего не могут поделать, и которое, тем не менее, крайне выводит её из себя.
- Столько работать – Вы лучше б спали ночью, чем в Москву ездить.
- Грех спать, когда тут такая девушка. [А в Москву уезжать – не грех.] Да за ней можно на край света!
- А Вы бы не пошли.
- Я? А ты позови…
* * *
Комплиментами в её адрес был приправлен весь разговор. Они даже претендовали на то, чтоб стать пищей, а не солью.
- … красивая!
- Я это своему коту каждый день говорю, а он не понимает. Он меня не любит совсем. Совсем не любит. – И после короткого колебания: - А почему он со всеми спит, а со мной – нет?
Пётр улыбнулся, потупил взор, и вынес вердикт:
- Да он дурак!
Она громко смеялась.
* * *
Когда принесли еду, на маленьком столике уже не было возможности держаться за руки. Но во время разговора Пётр иногда вставал, подходил к ней и начинал нежно целовать в щёку и ушко. Это смущало её ещё сильнее, она бормотала: «Пётр, мне Вас оттуда лучше видно».
* * *
Ему нужно было ехать. Они встали, он снова прижал её к себе, целовал. Предложил подвезти. Она отказалась. Расставались до вечера. Не оборачиваясь, она медленно пошла вдоль улицы. Ощущала на себе запах его духов. Тонкий, едва различимый аромат. Его аромат.
Знала бы, что вечером он уедет, поехала бы с ним на Петровскую сторону. Много бы чего сделала или наоборот, сказала, а скорее не сказал, если б знала. Знать бы. Да, знать бы.
Уже давно прошло время, когда он должен был позвонить. Набрала. В ответ смс: ещё занят, потом едет в Москву. А хай їй грець, тій Москві! Ей хотелось его видеть. Хотелось быть рядом. Не было обиды. Была злость, и та быстро отпустила. Он сводил её с ума.
Выставляя перед сном будильник на мобильном, обнаружила сообщение. Просил извинить за то, что он негодяй, но он всё-таки ехал в Москву. Ответила искренне: очень хотела увидеться. Легла спать.
Последний полноценный день в Петербурге (в этот приезд) она запланировала начать с экскурсии. Встала раненько. Было свежо и ясно.
Её ждало сообщение. «Я боюсь... Я кажется в Вас влюбился».
Но зачем это было, зачем?